Недавно Владимир Путинвыразил обоснованное сомнение в реалистичности быстрой энергетической революции, известной также как третий энергетический переход. Президент сказал:
«Чего бы не говорили про углеводороды, чего бы не говорили о необходимости развивать альтернативные виды энергии, — а это надо делать, и мы в России этим занимаемся и без всякого сомнения будем делать это дальше, — но от углеводородной энергетики <…> в ближайшие десятилетия, многие десятилетия человечеству никуда не деться».
Он также назвал это «медицинским фактом». Значит ли это высказывание Путина, что у альтернативной энергетики нет перспектив?
Нефть или ветер?
Крупный российский нефтяник и эксперт Сергей Кудряшов так характеризует первые два энергетических перехода. По его словам, первый этап – это ХIХ век, когда уголь стал основной составляющей мирового энергобаланса. Второй энергопереход сформировался в 1915 – 1975 гг., когда доля нефти в энергобалансе выросла с 3 до 45% благодаря внедрению ДВС. А про третий этап в ходе Международного научно-экспертного форума «Примаковские чтения» более детально высказался академик РАН, профессор Александр Дынкин:
«Обычно под переходом принимается снижение в балансе ископаемых топлив и опережающий рост новых возобновляемых источников энергии, прежде всего ветровой и солнечной. На мой взгляд, привязка именно к этим двум источникам энергии – дискуссионна. По многим прогнозам, в ближайшие 10-15 лет будет расти спрос на природный газ, а в случае технологических прорывов также на атомную энергетику и гидроэнергетику».
Нам, в России, эта точка зрения очень близка, так как позволяет с оптимизмом смотреть на перспективу сохранения статуса ведущего игрока в мировой энергетике. Однако страны, не столь богатые энергоресурсами и атомными технологиями, ставят именно на развитие нетрадиционных видов энергетики – ветровой, солнечной, приливной и т.д.
В США, обладающих значительными запасами углеводородов и являющихся крупнейшим мировым производителем нефти, природного газа и угля, в стратегии энергетического перехода отводится место и для ископаемых топлив. Спрос на углеводороды в американской экономике удовлетворяется в основном за счет собственных ресурсов, более того, США являются крупным экспортером нефти и нефтепродуктов и крупным чистым экспортером природного газа. Отказаться от этого своего конкурентного преимущества было бы для США нерационально.
Европа, полностью зависящая от импорта нефти и, в возрастающей мере, зависящая от импорта природного газа, в стратегии энергоперехода делает основную ставку на новые возобновляемые источники энергии и стремится максимально вытеснить ископаемые топлива из энергопотребления.
Китайская экономика зависит от импорта нефти практически столь же сильно, как и европейские страны, а ее зависимость от импорта природного газа в последнее десятилетие существенно возросла. Исходя из рациональных экономических соображений, Китай, с одной стороны, продолжает наращивать потребление сравнительно дешевого угля, с другой стороны, увеличивает инвестиции в новые возобновляемые источники энергии.
Однако есть общее понимание экологических последствий нынешнего положения дел. Ведь именно традиционная энергетика ответственна за климатические изменения. В январском докладе Центробанка по этой теме говорится:
«Необходимость декарбонизации и энергоперехода обусловлена вероятностью глобального потепления и его значимыми последствиями для населения планеты. В соответствии с докладами экспертов, разумной целью декарбонизации является ограничение роста температуры на 1,5°C по сравнению с доиндустриальной эпохой, иначе, как отмечается, планету ждут катастрофичные последствия: появление экстремальных погодных условий, повышение уровня моря, сокращение арктического морского льда, уменьшение популяции кораллов и потеря экосистем. При этом рост на 1°C уже произошел, а недопущение роста средней температуры более чем на оставшиеся 0,5°C требует снижения выброса CO2 на 45% к 2030 году по сравнению с уровнем 2010 года, а также достижения углеродной нейтральности к 2050 году».
Технологии решают все
В последнем отчете международного агентства S&P Global Commodity Insights говорится, что в 2023 году в энергетический переход в мире было инвестировано более 500 млрд долларов США:
«Но цифры не отражают всего эффекта этого исторического ускорения активности. Фонды частного капитала с августа 2022 года собрали около 200 млрд долларов США для новых фондов и уже инвестировали примерно половину этой суммы, большую часть в производство возобновляемой энергии и в активы, которые часто считаются находящимися на ранней стадии или в новых технологиях. Это потенциально может изменить то, что мы традиционно считаем профилем собственности предприятий энергосектора».
Масштабные инвестиции в сектор призваны изменить технологическую слабость новой энергетики, которая сегодня выражается в непредсказуемости и ненадежности ее источников. Нет ветра – ветряки не работают, нет солнца – солнечные панели превращаются в декорацию.
Аналитики нашего ЦБ отмечают:
«Согласно отчету Международного энергетического агенства (IEA, 2023), проблема нерегулярности выработки ВИЭ стоит в мировом масштабе, и мировая энергетика пытается решать данную проблему путем установки стационарных аккумуляторных систем, инсталляция которых демонстрирует взрывной рост в 2019–2022 годах. При этом агентство берется прогнозировать рост ВИЭ лишь на 3 года вперед, до 2025 года, когда мощность генерации ВИЭ должна достичь 35% от мировой. Можно сделать вывод, что в настоящий момент времени возможность того, что возобновляемые источники энергии займут значительную долю рынка энергии является сомнительной и будет, очевидно, зависеть от развития технологий».
Исторический опыт показывает, что и ранее энергопереходы развивались достаточно плавно. Например, нефть появилась на рынке в 60-е годы ХIХ века и только через 100 лет она стала доминантой на рынке. Возобновляемая энергетика появилась на рубеже ХХ века. По предварительным оценкам, понадобиться еще порядка 40 — 50 лет на то, чтобы она стала доминирующим ресурсом.
Процесс идет, но не быстро и довольно противоречиво. Хавьер Ревуэльта, старший директор компании Afry Mangament Consulting, недавно с сарказмом написал:
«Массовое употребление термина “энергетический переход” произошло после нефтяного кризиса 1973 года, когда стало очевидно, что зависимость от углеводородов влечет за собой жизненно важные риски для экономики. Джимми Картер определенно внес свой вклад в распространение этого термина, упомянув в 1977 году, что США совершили два энергетических перехода, от древесины к углю и от угля к нефти, и что им нужен третий ускоренный переход к атому. Иронично, что Картер покинул пост президента США в 1980 году, а за следующие 20 лет потребление угля в США выросло с 637,5 млн тонн до 983,5 млн тонн. В 2021 году потребление угля в США составило 494 млн тонн − 78% от уровня 1980 года. Неплохо в качестве энергоперехода!?»
Российский эксперт Сергей Кудряшов говорит: «Энергопереход – это не революция, а развитие эволюционной цепочки, и солнечная, и ветровая генерация не являются ее концом, а лишь очередным этапом. Следующий энергопереход, который будет базироваться на перспективных технологиях, может стать важным шагом к изменению мирового энергобаланса. Пока же этот процесс стоит рассматривать как микс источников энергопроизводства, которые будут балансировать ближайшие несколько десятилетий».